- Информация о материале
- Категория: Проповеди
- Просмотров: 2406
Икона Сретения Господня, фрагмент
Дневное евангельское чтение рассказывало нам о предстоящих страданиях Божьей Матери: И Тебе Самой оружие пройдет душу (Лк. 2, 35). А совсем недавно другое евангельское чтение говорило нам о необычайной радости Богородицы: Величит душа Моя Господа, и возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем (Лк. 1, 46). Нет нужды объяснять, что это противопоставление – не искусственный литературный приём апостола Луки и тем более не плод его художественной фантазии. И радость, и страдание – две неотъемлемые черты искупительного Божьего замысла: радость Боговоплощения и неизбежные муки Креста. Главная цель названных рассказов состоит в том, чтобы описать, как, когда и при каких обстоятельствах Пресвятая Дева получила предупреждение о грядущих страданиях. После того, как Матерь Божья увидела неприятие Спасителя собственным народом и затем пережила Его распятие, её веру могла захлестнуть волна страшного замешательства и отчаяния, не будь Мария должным образом подготовлена к этим событиям. К Боговоплощению Св. Деву сначала подготовил Архангел Гавриил, затем её вера утвердилась благодаря праведной Елизавете. К свидетельству крестных мук Сына Божьего Богородицу сначала подготовил Симеон Богоприимец, а утешение и поддержку она обрела в Анне пророчице.
Познакомимся с этими людьми поближе. И Симеон, и Анна были людьми, твёрдо и страстно исповедовавшими веру в изложенный богодухновенными пророками замысел восстановления Израиля. О Симеоне говорится как о человеке, чаявшем утешения Израилева (2, 25). Святой старец ждал того дня, когда время войн и кар, постигших Израиль, закончится, и Бог утешит Свой народ (Ис. 49, 13). Однако, Симеон не ограничивал себя заботой только о будущем Израиля. Основываясь, опять же, на предсказаниях Исайи, он предвидел время, когда свет Божьего спасения будет простираться во все края земли (2, 31).
Что касается Анны-пророчицы, то мы читаем, что она рассказывала об Иисусе всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме (2, 38). Эти ожидания основывались не на пустых мечтаниях, и не на слепом шовинизме, а на твёрдых обетованиях, о которых неоднократно говорили пророки, например, Иеремия. Пророк Даниил приводил сроки частичного восстановления Иерусалима, его последующих неоднократных разорений и последнего, полного, восстановления. После вавилонского плена пророк Захария неоднократно (1, 12-2,13; 8, 1-23; 9, 9; 12, 1-13, 1; 14, 1-21) провозглашал, что однажды в Иерусалим придёт полное и вечное избавление, причём язык его пророчеств позволял убедиться, что он думал о восстановлении, гораздо более величественном, чем осуществленное Неемией строительство новых городских стен. После Неемии Иерусалим был осквернен Антиохом Епифаном, а теперь находился под пятой римлян. Но Анна и другие верующие не утратили своего мужества: пророк Даниил говорил, что после пленения и последующего частичного восстановления и вплоть до своего окончательного восстановления Иерусалим пребудет в ра-зорении и запустении. Все происходившее имело в глазах Анны своё объяснение и соответствовало Божьему замыслу. Долгим было «вдовство» Иерусалима (Плач Иер. 1, 1). Но и Анна уже долгое время была вдовой в буквальном смысле этого слова. Судьба города отразилась и на её собственной жизни. В своих непрестанных молитвах и мольбах Анна твёрдо отстаивала веру в то, что однажды горе и запустение, постигшие Иерусалим, уйдут в прошлое и в город придёт избавление (2, 37). Утешить и укрепить Деву Марию перед лицом ожидавших Мессию испытаний и смерти не мог никто лучше Анны.
Вернёмся к праведному Симеону. Он не только обладал твёрдой верой в донесённый пророками Божий замысел, но и знал – благодаря данному ему лично откровению, – когда именно произойдут некоторые составляющие этот замысел события: Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня (2, 26). Получив такое откровение, другой на месте Симеона мог бы сделать скоропалительный вывод о том, что он не умрёт, пока не увидит установления мессианского царства и окончательного утешения Израилева. Однако старец Симеон, хоть он и ждал этих событий, воздержался от такого вывода. Он заявил, что увидел Божье спасение в Иисусе (2, 26). Говоря так, Симеон, конечно же, имел в виду не «свершившееся спасение», а «средство, путь спасения», ведь Спаситель был ещё младенцем. Очевидно, что прежде чем совершить спасение, Ему нужно было вырасти, стать взрослым. Тем не менее, увидев, что посланное Богом средство спасения появилось в нашем мире, старец не стал молиться о том, чтобы Бог позволил ему дожить до свершения спасения, напротив, увиденное стало для него знаком, что теперь ему можно спокойно умереть. Симеон Богоприимец был рад умереть, потому что знал наверняка, что раз Спаситель уже пришёл – значит, рано или поздно, спасение свершится. Симеон был рад уйти в мир иной и ещё по одной причине, о которой он начал говорить Пресвятой Деве: даже после того, как Спаситель вырастет и станет взрослым, народ не сразу встретит Его с распростертыми объятиями, и Он не сразу изгонит врагов, освободит Иерусалим, утешит Израиль и утвердит в мире правду и справедливость. Напротив, Спаситель встретится с яростным сопротивлением, будет отвергнут, и для Марии видеть всё это будет так же невыносимо, как невыносим острый меч, вонзающийся в сердце.
Данное пророку Симеону откровение не было единственным основанием для его предвидений. Се, лежит Сей, – говорил Симеон о Спасителе, – на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий... да откроются помышления многих сердец (2, 34-35). И стиль изложения, и мысли Симеона восходят к Ветхому Завету. Ещё Исайя пророчествовал, что Господь будет камнем преткновения и скалою соблазна для обоих домов Израиля... и многие... преткнутся, и упадут, и разобьются (Ис. 8, 14). Выраже-ние «предмет пререканий» тоже перекликалось с Ветхим Заветом. Такое же выражение было использовано в греческом переводе Ветхого Завета при описании мятежа израильтян против Бога в пустыне при исходе из Египта (Числ. 20, 13). Поэтому, когда Симеон объясняет, что Христос будет предметом пререканий, чтобы открылись помышления многих сердец, его слова напоминают нам о том, как Бог объяснил Израилю, почему Он допустил тяжёлые испытания, постигшие народ в пустыне: чтобы смирить тебя... и узнать, что в сердце твоём, будешь ли хранить заповеди Его, или нет (Втор. 8, 2).
Израильтяне никогда не выделялись среди других народов особым послушанием. Когда они покидали Египет, слагая песни о своём избавлении, никто бы и не подумал, что в глубине души многие из них скрывали ещё не созревший замысел открытого мятежа против Бога, их Избавителя. В пустыне, в полном соответствии с намерениями Бога, тайное стало явным. И пророку Исайе, и пророку Симеону было при этом известно, что человеческая природа неизменна. С каким бы нетерпением праведный Симеон ни ожидал утешения Израиля, он знал, что за внешней религиозностью во многих сердцах таился всё тот же мятежный дух и первым результатом пришествия Христа станет то, что их скрытая мятежность выльется в открытое противостояние. В каком-то смысле Христу необходимо было вызвать это противостояние, потому что никакое утешение Израиля невозможно, пока Бог не сделает его тайный мятеж явным, неприкрытым и очевидным, не добьётся от Израиля покаяния и не дарует ему прощение.
Праведному Симеону был чужд пессимизм: он верил, что Христос не только явится причиной падения многих в Израиле, но и послужит средством к тому, чтобы эти люди вновь восстали, духовно возродились (Лк. 2, 34). Разоблачение греха, его исповедание и покаяние приведут к прощению и примирению с Богом. Это примирение распространится также и на языческие народы. Бог возложил на Симеона непростую обязанность – осторожно предупредить Марию о том, что до того, как наступит время окончательного утешения Израиля, народу, её Сыну и ей самой предстоит перенести тяжёлые страдания.
Вполне возможно, что в тот момент Пресвятая Дева не поняла всего, что сказал ей старец. Но затем, когда противодействие Иисусу усилилось, стало более упорным и распространилось на власти, когда у Марии возникло искушение думать, что Божий замысел спасения и его сроки грубо нарушены, она вспоминала сказанное ей в храме Симеоном и Анной и их слова были ей утешением.
Требование закона о представлении первенца перед Господом не было пустой формальностью или суеверием. Эти требования (Лк. 2, 23) восходили ко времени избавления Израиля из египетского рабства, когда по Божьему суду у египтян были умерщвлены все первенцы, в то время как первенцы Израиля спаслись кровью пасхального жертвоприношения (Исх. 12; 13, 11-16). С тех пор еврейских первенцев мужского пола в знак того, что они обязаны своей жизнью спасительному милосердию Бога, следовало посвящать Богу. Такое посвящение означало, что на протяжении всей своей жизни человек должен вести религиозное служение, как вёл его, например, пророк Самуил (1 Цар. гл. 1-2) или целое колено Левино, каждый первенец мужского пола должен был пройти обряд представления перед Богом. Этот неизменно повторявшийся обряд должен был напоминать Израилю о том, что свобода Божьего народа стала возможной благодаря Божьему спасению. В то же время в сознании народа неизгладимо отпечатывался замысел спасения: ценой спасения является заместительная жертва искупления.
В тот же самый день, когда Богородица пришла в храм, чтобы представить своего первенца перед Господом и принести собственную жертву очищения, к ней обратился Симеон и предупредил, что ради спасения Израиля её первенцу придётся переносить страдания. В тот момент слова Симеона прозвучали для неё несколько загадочно – тем самым к ней было проявлено милосердие. Но впоследствии, когда их смысл открылся ей целиком, она поняла, что и время, и место, где они были произнесены, определялось волей Бога. Марии стало ясно, что ни страдания, ни смерть её Сына не были безвременной трагической случайностью: они составляли неотъемлемую часть изначального Божьего замысла.
Думая о том, что произошло в храме в этот памятный день, Богородица могла не обратить внимания на другую важную деталь. Анна рассказывала об Иисусе всем, ожидавшим избавления Иерусалима. Если бы сначала к Деве Марии обратилась Анна, а Симеон бы затем дополнил сказанное Анной, Божьей Матери могло бы показаться, что предупреждение Симеона перечёркивает радостные слова Анны, что, раз Израиль отвергнет Сына Божьего и свет спасения просияет язычникам, значит, восстановление Иерусалима может не состояться. Пророчица Анна начала говорить после Симеона, и, несмотря на всё сказанное Симеоном, тем не менее, стала убеждать людей, что придёт день, и Иерусалим будет спасён. Богородица помнила об этом и потому была готова к любым испытаниям. Наступит час, когда она услышит, как её Сын скорбит об Иерусалиме: Иерусалим, Иерусалим... сколько раз хотел Я собрать чад твоих... и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст (Лк. 13, 34). Наступит час, когда с замирающим сердцем она услышит Его предупреждение о том, что Иерусалим окружат войска, жителей города будут безжалостно убивать и брать в плен, а сам город будут попирать язычники, пока не истечёт их время (Лк. 21, 20). Но пресвятая Дева не упадёт духом и не утратит веры, ведь тут же она услышит и другие слова Спасителя: Увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою. Когда же начнет это сбываться, тогда воскло¬нитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше (Лк. 21, 27). Когда Господь произносил эти слова, Богородица должна была вспомнить сказанное сначала старцем Симеоном и затем пророчицей Анной. Аминь.
- Информация о материале
- Категория: Проповеди
- Просмотров: 2603
Икона Крещения Господня, фрагмент
Прочитанное сегодня в храме Евангелие закончилось словами: Иисус начал проповедывать и говорить: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 4, 17). На этих словах, и в первую очередь на «покаянии», хотелось остановить своё внимание.
Нет человека, который когда-нибудь в своей жизни не согрешил. Со многими падение происходило часто. Чем больше мы всматриваемся в свою жизнь и наблюдаем изо дня в день её опасное течение, тем больше видится нам, сколько этих падений, и тем чаще простираем мы к Богу покаянную молитву: «Помилуй мя, Боже! Помилуй мя!».
История ближайшего ученика Христова – апостола Петра очень похожа на то, что иногда случается с нами. Евангелист Лука, описывая арест Иисуса, говорит: Взяв Его, повели и привели в дом первосвященника. Пётр же следовал издали (22, 54). Недостаток веры, который заставил Петра следовать за Христом издали, вместо того, чтобы оставаться рядом с Учителем, не могут не видеть в себе и лучшие из нас. Ведь все мы слишком хорошо знаем, что такое стыдится исповедывать Христа. И никто, знающий, что сердце человеческое лукаво более всего на свете (Иер. 17, 9), не станет удивляться, что этот человек, который так долго жил в тесном кругу ближайших учеников Христа, чьим глазам было привычно видеть чудеса, что он повернётся спиной к своему Господу.
Вспомним, что было дальше. Господь, обратившись, взглянул на Петра... И Пётр... выйдя вон, горько заплакал (Лк. 22, 61-62). Пётр и не думал оборачиваться, но Господь обернулся. Когда Пётр готов был смотреть куда угодно, только бы не на Господа, когда Господь смотрел на Петра. На это редко обращают внимание, но для всякого, кто грешит, исключительно важно, что Господь оборачивается первым. Это замечание требует пояснения.
Существует два вида сокрушения о грехе. Наиболее обычный вид – когда человек поступает неправильно и сожалеет об этом. Нам всегда становится легче, когда приходит такое сожаление. Кажется, что оно даёт какую-то гарантию – мы не расположены сделать это снова. Мы расцениваем стыд, который следует за поступком, как своего рода искупление ошибки. Этот род сокрушения хорошо известен тем, кто следит за собой и, так или иначе, борется с грехом. Но ошеломляющая правда в том, что здесь нет ничего духовного, никакого божественного дара или благодати. Многие именно это считают настоящим раскаянием, но это не истинное сокрушение о грехе, это – уязвленное самолюбие. Мы лишь сожалеем, что оказались слабыми и согрешили, и разочарование легко принимаем за раскаяние. Уязвлённая гордость говорит нам, что мы оказались не так хороши, как думали люди и мы сами. Всё так, словно Петр повернулся и посмотрел на Петра. Что он увидел бы? Бедное, слабое создание. И если бы Господь, обернувшись, не посмотрел на Петра, он, может быть, плакал бы не менее горько – не о том, что он согрешил перед Богом, но о том, что он, великий апостол, допустил слабость; что он так же слаб, как все остальные. Мы обращаем на это внимание для того, чтобы никто не льстил себе, принимая уныние, следующее за поражением в борьбе с грехом, за признак раскаяния.
Сравним такое раскаяние с покаянной молитвой мытаря. У него не было ни досады, ни уязвленной гордыни. Читая о нём, мы ясно ощущаем, что Господь повернулся и взглянул на мытаря, когда тот взывал: «Боже! милостив буди мне, грешному». Распростершись перед Богом, мытарь не заботился о самоуважении, не счел ниже своего достоинства встать перед Богом как обвиняемый преступник.
Разница между раскаянием мытаря и той, первой, печалью о которой мы говорили – это разница между Божьим и человеческим. Бог, смотрящий на человека, – это одно, и совсем другое – человек, смотрящий на себя самого. Нет ничего дурного в том, что человек обратится и посмотрит на самого себя, но здесь есть опасность. Опасность неверно истолковать то, что он видит и чувствует. То, что он чувствует – это досада, самобичевание скульптора, неловким ударом молотка погубившего труд многих недель. Безотносительно к вере мы ведь чувствуем унижение, когда совершаем низменный поступок. Но плохо здесь то, что не возмущается наша душа. Какое-то раскаяние наверняка есть, но в одном случае это раскаяние духовное, в другом – чисто артистическое. Некоторые умудряются каяться, проливая слезы, называть себя величайшими грешниками, и при этом нисколько не меняться внутренне, не производить никакого движения в душе. И вот наше «я» превращает то, что должно бы быть самым важным жизненным переживанием, в самую искусную его подделку, величайшие возможности исправления – в самое низменное служение гордости.
Но Бог, смотрящий в лицо грешнику, может ввести христианское начало в человеческую печаль. Апостол Павел первый заметил, что печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть (2 Кор. 7, 10, 11). Это та священная печаль, что приходит к грешникам всякий раз, когда Господь оборачивается и смотрит на их жизнь.
Мы удивляемся, когда Бог, такой огромный и такой грозный в своем величии, применяет к нам, столь малым, очень мало насилия. Сила - это не Его путь. Его путь – быть кротким. Он редко управляет нами – но Он направляет нас; редко принуждает – но ведет нас за собой. Он помнит, что мы – прах. Мы думаем, что дело бы пошло быстрее, если бы Бог пугал нас и заставлял поступать правильно, уничтожал сеющих соблазны, сжигал нечестивые плевелы. В одной из притч Спаситель сказал, желающим уничтожить плевелы: чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы ( Мф. 13, 29). Господу нужна не быстрая работа, а хорошая работа. Поэтому Бог не подъехал к Петру на колеснице своего всемогущества, чтобы приказать ему раскаяться. Бог не устрашал его карающими молниями. Бог даже не заговорил с ним. Душу Петра приобрёл тот единственный взгляд, который на всю жизнь стал для него большим, чем голос или язык.
Здесь содержатся два важных урока – о кротости Бога и кротости души. Первый – такое же божественное чудо, как и другой. Может быть, и сейчас Бог творит что-то с нами неприметным образом, а мы и не знаем об этом. Так таинственно была устроена вся наша жизнь вплоть до сего дня, так деликатны пальцы горшечника, формировавшие нашу волю, что нам трудно поверить, что это была рука Божья. Бог сделал чутким сердце Петра, чуткими Он делает и наши сердца, чтобы они могли воспринять кротость Его сердца.
Мы совершенно превратно понимаем и Бога, и религию, если думаем, что Бог действует с нашими душами жестоко. Если мы спросим себя, что больше всего повлияло на нашу жизнь, мы вспомним о немногих тихих голосах, проповедовавших нам, о веяниях ветра, проходивших через наши души так тихо, что мы едва ли можем сказать, когда в точности они приходили и уходили. И великие духовные силы, которые среди натиска земной жизни заставляют вспомнить, что у нас есть душа, которые напоминают нам о вечности, – это не столько предупреждения от мертвых из загробного мира, не угроза грядущего Страшного Суда, но еле слышные голоса, которые проникают в нас, как взгляд Христа проник в душу Петра, и обращают чуткие сердца к Богу. Портрет давно умершей матери, эхо детской молитвы, пробуждающее чистые воспоминания, обрывки забытых евангельских строк – вот вестники, которых посылает Небо, чтобы призвать мир к Богу.
Вспомним урок пророка Илии: Большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом; но не в ветре Господь. После ветра – землетрясение; но не в землетрясении Господь. После землетрясения – огонь; но не в огне Господь. После огня – веяние тихого ветра... там Господь», - говорится в Библии (З Цар. 19, 11).
Когда Господь обернулся и посмотрел на Петра, и в один миг память всколыхнула вину, что ещё мог сделать Пётр, как не горько заплакать? Пусть память и сегодня так же подействует на жизнь любого из нас, пусть глаза вечности извлекут неприкрытую правду из нашего прошлого, чтобы выразить мучительное сознание того, что Богу открыты наши грехи. Петру было отчего горько заплакать; а если в нашей духовной жизни не бывает вовремя горьких слез, то это не потому, что у нас меньше греха, чем у святого Петра, но потому, что у нас меньше благодати.
Тщетны будут наши попытки успокоить себя тем, что наши грешки малы по сравнению с его грехом. В мире есть такая вещь, как великий грех, но нет такой вещи, как маленький грех. Самый маленький грех – это падение, а падение – это отпадение от Бога. Отпасть же от Бога значит упасть с самой великой высоты. Огласка греха – ничто по сравнению с его величиной. Наше падение на прошлой неделе, или вчера, или сегодня было, возможно, точно также велико, как падение апостола Петра, пророка Давида или праотца Ноя.
В каждом грехе, когда-либо совершённом, нужно горько раскаиваться. Если в нашей вере мало чувства, значит в ней мало самонаблюдения. Вспомним, как Бог поступал с нами с тех самых пор, как мы впервые пролепетали Его имя. Прибавим к этому, как мы обращались с Богом с тех самых пор, как научились грешить. После того, как мы переберем тайны своего прошлого, и забытые грехи мысленно пойдут, тесня друг друга, сможем ли мы удержаться, чтобы сильное чувство не поднялось из сердца и слёзы не выступили на глазах? Несомненно, для апостола Петра было очень великое дело, что он горько заплакал, и, несомненно, горечь ночи раскаяния освятила всю его оставшуюся жизнь.
Когда Господь обернулся, Он взглянул на Петра. Никто другой не заметил тихого взгляда, которым они обменялись. Но этот взгляд сделал своё дело. В одно мгновение он выделил этого человека и отрезал его от всего остального мира. Пётр вышел вон. И не было той ночью под небом Божьим человека, такого одинокого, как Пётр.
Когда Бог хочет говорить с человеком, Он хочет, чтобы этот человек был один. Бог взращивает семена отшельничества во всех истинно христианских сердцах. Никто не заслуживает такой глубокой жалости, чем те верующие, у которых вся их вера осуществляется публично; и тот, кто не знает, что такое выйти иногда из толпы и остаться одному с Богом, – чужд важнейшего духовного опыта, который освящает сердце христианина.
Раскаяние Петра было не только сильным и одиноким, – оно было немедленным. Время для раскаяния – это именно то время, когда мы согрешили. Может быть, это время – сейчас. Раскаяние Петра пришло не на смертном одре и не в иной жизни, а немедленно вслед за грехом. Много людей откладывает покаяние до тех пор, пока они ничего уже не могут сделать, да и раскаяние уже ничего не может сделать для них. Когда на Страшном суде Он обернётся и посмотрит на них, тогда они действительно выйдут в ночь как ап. Петр и заплачут – но эта ночь будет без рассвета.
Когда Бог говорит, Он говорит так громко, что все голоса в мире кажутся умолкнувшими для слушающего Его. И, вместе с тем, когда Бог говорит, Он говорит так мягко, что никто не слышит этого шёпота, кроме того, кому Его слова предназначаются. Может быть сегодня, когда богослужение закончилось, Бог обернулся и посмотрел на кого-то из нас, и чья-то душа вышла вон плакать. Никто не заметил, куда упал взгляд Господа, и никто в церкви не знает – на кого. Человек стоит на своем обычном месте, но дух его далеко отсюда, он обращён к какому-то давнему греху, и Бог Сам дает ему урок – самый горький, но и самый сладкий в его жизни, урок сердечного покаяния. Пусть же этот человек, на которого упал взгляд Господень, не возвращается в толпу, пока Господь снова не обернётся и не взглянет на него, как Он взглянул на разбойника на Кресте, и тогда он узрит славу Божью в лике Христовом. Аминь.