На фото: фрагмент иконы с изображением сотворения человека.

Во второе воскресенье Великого Поста Церковь направляет наш мысленный взор на учение святого Григория Паламы об образе Божьем в нас. Именно Палама отвечает на вопрос: "Что такое "образ Божий", вписанный Самим Богом в нас?

Григорий Палама начинает своё наставление замечательными словами, взятыми у апостола Павла. "Мы - причастники Божества", - говорит он. Апостол Пётр сказал даже сильнее: "Мы - причастники Божественного естества". Даже ангелы Божьи не имеют в себе того, что дано человеку - образа Божьего, хотя по подобию (по непорочности, по духовности) они и превосходят нас. Утратив житие по божественному подобию после прародительского греха... мы не потеряли житие по образу Его. Вспомним кстати, что эта мысль проходит и в одном из наших заупокойных пений: "образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу прегрешений". Но наиболее интересно то превосходство человека над ангелами, которое Палама видит в строении нашего познания. Только мы одни из всех созданий имеем кроме ума и рассудка, ещё и чувства. Только человек может заниматься наукой, исскуством, земледелием, строительством.

Безмолвник, подвижник не только не высказывал пренебрежения к земному и человеческому, но и прославлял плоть. Ту самую плоть, которая, казалось бы, служит помехою для монашеского равноангельного жития. То, чем люди в своём познании отличаются от ангелов, именно чувственное восприятие, восхваляется, как источник совершенно недоступных ангелам откровений в познании; как возможность создания новых форм и предметов. За много столетий до Паламы блаж. Феодорит еп. Кирский увидел образ Божий в человеке в способности творить. У Паламы в одной из его проповедей есть очень восторженное место, в котором он говорит о целях воплощения Слова Божьего. Длинное перечисление этих целей, он заканчивает небывалым в святоотеческой литературе, и непривычным для лжедуховной аскетичности прославлением святой телесности: "Чтобы почтить плоть и именно смертную плоть, чтобы высокомерные духи не смели считать и думать, что они честнее человека, и что они смогут обожиться вследствие своей бесплотности и кажущегося бессмертия...".

Постановка вопроса об образе и подобии в связи с творческой способностью человека, представляет особый интерес. К какому творчеству призван человек в этой жизни? Прежде всего, творить свою собственную жизнь: раскрыть в себе и пустить в дело дарованное ему Богом. Затем, творчество проявляется в создании моральных ценностей. Это - стремление к святости, наполнение мира добром и любовью. 3ло, грех, анархия всегда разделяют и разрушают. Единственной созидающей силой является любовь. Лишь она способна восстановить расколотое грехом единство первобытного совершенства. Образу Божию в нас, как отблеску Божественной Любви, открывается таким образом широкий путь для творчества духовных ценностей. Что же следует из богословской мысли св. Григория? То, что человеку, по самому существу его, дано творить. Это его и отличает от ангелов. Кроме того, при изгнании из Эдема человеку дана заповедь "возделывать землю, из которой человек взят" (Быт. 3, 23), что не ограничивается, одним только земледелием, но означает возделывание, обработку, украшение в самом широком смысле, и во всех областях жизни.

Но и здесь грех внес трагизм и противоречие. Человек творит с жаждою того, что плод его творчества избежит тления, но всею окружающею действительностью он убеждается в том, что все, созданное человеком, гибнет и исчезает.

В чем же смысл творчества? Нужна ли культура? Совместимы ли они с наличием смерти, исторических и геологических катаклизм, и с самой идеей последнего вселенского пожара, который уничтожит все на земле и саму землю. Как может Бог допустить, чтобы пламя уничтожило храмы и монастыри, чудотворные иконы, бесценные картины и любимые книги? А может заповедь об обработке земли в поте лица, заповедь о созидательной деятельности дана человеку при изгнании из Рая как наказание за грех непослушания? В таком случае творческая деятельность человека обусловлена грехопадением Адама. Не преступи заповедь Адам и человек не был бы созидателем ценностей. Свт. Григорий утверждает: творчество есть не кара за преступление, а дар Св. Духа. Культура, "обработка" земли исходит не из греха Адама, а из предвечного замысла Божьего о человеке.

Вернемся к смыслу культуры. Его можно привести в связь с евангельскими словами: И когда некоторые говорили о храме, что он украшен дорогими камнями и вкладами, Он (Христос) сказал: «придут дни, в которые из того, что вы видите здесь, не останется камня на камне» (Лк. 21, 5). Можно ли из этих пророческих слов о последних судьбах мира вывести заключение о ненужности культуры вообще? Не заставляет ли сознание неизбежности смерти вообще, и ожидание конца света в частности, бросить все и ожидать конца. Может правильно поступали некоторые древние афонские подвижники и отечественные староверы, сжигая свои жилища, чтобы лучше спастись. "Нет!" - отвечает афонский монах, глава и учитель всех высочайших подвижников 14 века: "человек создан по образу Творца, он призван творить, и тем возвыситься над миром ангелов, которые не создают сами ничего, а служат лишь созданиям Божиим и охраняют человека-творца". Но можно ли говорить о смысле творчества и культуры, если смысл предполагает какую-то логичность и ра-зумность, тогда как смерть моя лично и смерть всего человечества и всего земного, разрушают в корне всякую логику созидания здесь на земле?

Большую ясность в рассматриваемую проблему может внести Апостол Павел. Строит ли кто на этом основании (т. е. на Иисусе Христе) из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается и огонь испытывает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду, а у кого дело сгорит, тот потерпит урон (1 Кор. 3, 12). Строительство прпп. Андрея Критского, Романа Сладкопевца, Андрея Рублёва, Максима Грека не ограничивается одними только угодными Богу делами их монашеских подвигов смирения, терпения, поста и целомудрия. Написанные этими святыми мужами кондаки, каноны, иконы и толкования богословского характера имеют ту же цену, как и монашеские подвиги. Музыкальные, поэтические, живописные и богословские творения, так же, как и подвиги молитвы и поста, могут быть приравнены к золоту и серебру, которые очистятся и сохранятся в огне космического пожара. Учение другого первоверховного апостола Петра о последних судьбах этого мира также даёт веру в то, что не об уничтожении созданного учит Благая Весть Христова, а о преображении его: нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда... Небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят... Впрочем мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которой обитает правда (2 Петр. 3, 7). Не только о новом небе, но и о новой земле говорит св. Апостол! Однако преобразиться в этом огне может только то, что драгоценно (золото, серебро, драгоценные камни), а прочее сгорит (дрова, сено, солома). Поэтому ждать можно преображения не всякого творчества, а лишь только способного не сгореть. Апостолом указано и религиозное обоснование этого творчества: "никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос" (1 Кор. 3, 11). Это значит, что только то творчество, которое может быть религиозно оправдано и построено на Камне-Христе и Его Евангелии, только то и устоит и перейдет в ожидаемую Новую Землю. Может перейти в вечность и мирская культура, которая способна к освящению, на которой может почивать Божье благословение. Как бы мы ни смотрели на свой религиозный путь, дано нам знать две истины: 1) Мы созданы творцами и должны творить, и 2) Плоды нашего творчества уничтожатся вместе с этой планетой, но не пропадут, а преобразятся. Мы должны принять творчество как послушание, храня веру в Небесный Иерусалим, где оно найдёт свое оправдание.

Теперь, осветим другую сторону учения свт. Григория Паламы, учения об изначальной предназначенности человека к обожению. "Естество человеческое, в отличие от всех тварей создано по образу Божию; оно настолько сродно Богу, что может с Ним соединиться воедино". "Человеческое естество настолько чисто, что может быть соединено с Богом, и нераздельно пребывать с Ним в вечности".

До греховное состояние Адама представляется Паламе особенно совершенным. Адам был облечён "Божественным сиянием" и "причастен был Божественного света". Фаворское Преображение показало апостолам как будущую славу Царствия Божия, так и потерянное Адамом состояние райского блаженства. Грехопадение Адама изменило и нарушило первозданную красоту и гармонию. Свт. Григорий много размышлял о природе греха. Вот к какому выводу он пришёл. Для христианина важно рассматривать грех не юридически, как преступление, за которое надо судить и карать, а как болезнь души, нарушившей первозданную гармонию мира. Надо больше обращать внимание не на то, какая кара должна постигнуть грешника, а как излечить, уязвленную грехом, душу. Самый чин исповеди в словах пастырского увещания кающемуся, предупреждает его: "пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отыдеши". Оживление души есть соединение её с Богом, как жизнь тела есть соединение его с душой. И как через преступление заповеди, отделившись от Бога, душа умирает, так через послушание заповеди, соединившись вновь с Богом, она оживотворяется.

Как и во всей святоотеческой аскетике, так и у Паламы центральным местом его учения о грехе является учение о "страстях". Обывательский взгляд на грех и добродетель, видит в них злые или добрые дела, поступки, факты духовной жизни. Духовный опыт подвижников благочестия обращает внимание не на факт греховного поступка, а на внутреннее состояние больной грехами души. Интересует состояние души, которое порождает те, или иные греховные поступки. Такие греховные состояния души св. отцы называли страстями.

В трактате "О страстях и добродетелях" Палама на первом месте ставит "любостяжательность", как первое порождение пожелания, с отдельными видами этого греха: скупостью, хищничеством, воровством и всяким видом лихоимания. Все это рождается от "вещелюбия". "Сребролюбцы возлагают на себя бесполезное бремя или, лучше сказать, ещё при жизни справляют по себе поминки. Умерших людей просто закапывают в землю, тогда как ум сребролюбца погружен в золотой прах", - учит св. Григорий. На втором месте ставится славолюбие. Оно появляется рано, "когда мы еще бываем юны, прежде плотской любви". Она же и мирское тщеславие, за которым может скрываться и самомнение, и лицемерие. Славолюбие готовит место гордости, которая в свою очередь рождает зависть.

На третьем месте трактат ставит страсть чревоугодия, а на четвертом и последнем - плотскую страсть. Палама объясняет такой порядок тем, что последние страсти, будучи естественными, проистекающими от самой природы, а не от соучастия помыслов, они в какой то мере и невинны. «Естественные движения души, - говорит Палама не указывают на болезнь души. Больной оказывается душа у тех, кто ими злоупотребляет».

Таким образом, Палама начинает с наиболее неестественных страстей. Сребролюбие и славолюбие не диктуются непосредственными потребностями нашего организма, как чрево и плотская брань. Это вовсе не означает равнодушия Паламы к этим страстям. Как раз наоборот! Он просто ставит их на второй план.

Некоторые страсти свт. Григорий называет открытыми; это например, чревоугодие, пьянство и др. Другие он называет тайными; это, например тщеславие, самомнение, лицемерие. Из чувства и воображения составляются некоторые смешанные страсти: человекоугодничество, гордость. Кроме страстей, связанных с наслаждением и страданиями, существуют еще и другие, происходящие из смешения противоположных: ирония, лесть, обман, лицемерие. В его науке аскетизма не заметно пренебрежительного отношения к природе человека, осуждении естества. Он укоряет не естественные потребности, а то, что превышает меру, т.е. – излишества. Греховна не пища, а ее излишество – обжорство. По этой же причине Палама объясняет, почему он поставил плотскую похоть на последнее место в списке страстей. Потому что она есть принадлежность естества. Естественное же чисто, как сотворенное Богом. Даже у младенцев, - замечает св. Григорий, - возникает естественное движение, относящееся к деторождению, но оно содействует не греху, а развитию тела. Порочность возникает при злоупотреблении этой страстью. Подчинение плотской страсти возникает вследствие прельщения красотой тела. И св. Григорий повторяет отеческую заповедь не засматриваться на красоту чужих тел и своим не услаждаться.

Как бы не опасны были для нас страсти, не следует впадать в уныние. Свт. Григорий предлагает нам несколько средств для исправления души. Прежде всего – "память смертная". Страх вечных мук смиряет душу и возбуждает в ней плач о своих грехах. Без смирения, без "нищеты духовной" не может быть очищения от грехов. Хорошим средством для смирения души и тела Палама называет пост. Другим важным средством Палама называет - молитву. Действие молитвы Григорий рассматривает с трех сторон: как умоление Бога о прощении, как средство успокоения души, как средство богопознания, приближения к Богу.

После краткого описания аскетики св. Григория, вернёмся к главной теме его учения – обожение человека. С одной стороны, человек предназначен к обожению, с другой стороны, своими подвижническими усилиями человек очищает себя от греховного, побеждает страсти, просветляет ум, делается "зрителем премирных вещей". Таким путём человек становится способным принять божественную благодать, которая дается не соразмерно подвигам, но лишь по любви Божьей к нам. Подобно другим св. отцам (прпп. Макарию, Дионисию Арепаргиту, Симеону Новому Богослову) Палама опытно познал, что чудо Фаворского Преображения, не только прообраз будущего века, но и достояние чистых сердец уже в этой жизни. Таким образом, божественность человека распространяется не только на его бессмертную душу, но и тело.

До св. Григория Паламы никто из богословов не поднимался до такой возвышенной мысли о величии созданного Богом человека. Св. Церковь приняла учение св. Григория о пути в Царство Небесное через обожение, которое он утрердил своей жизнью и своей смертью. Предмертными его словами были:

«ввысь... ввысь... к Свету!» Аминь.